Воспоминания подростков и юношей о начале войны
Вспоминает Олег Иванович Косолапов
Тот тревожный день остался в моей памяти навсегда. На площадку, где мы играли в волейбол, вбежал Женя Макаров и крикнул: «Ребята, война!» Все замерли, а потом разбежались по домам.
Город изменился, посуровел. По вечерам не светились окна, жители делали светомаскировку. Мужчины ушли на фронт. Всем хотелось верить, что война не будет долгой, но, слушая сводки Совинформбюро, мы начинали понимать: враг силен и разделаться с ним не так просто.
1985 г.
Вспоминает Юрий Константинович Созонов
Часов в 7 утра 22 июня в воскресенье, я (мне было 10 лет) с моим отцом и соседом поехал в город (в Яранск). Такое случалось редко. Поехать и посмотреть город для нас, детворы, было счастливым событием. Цель поездки — что-то купить на базаре. Доехали быстро (до города 14 км). День был солнечный и жаркий. Ничто не предвещало никаких неприятностей. Мужики пошли по делам на рынок, я остался с лошадью и наказом далеко не отходить. Все выполнял, наблюдал за людьми, жизнью рынка и ждал отца. Слушал спокойные деловые разговоры между взрослыми. Через час-полтора вернулся отец и с ощутимым в голосе волнением сказал: «Юрка, началась война». Пришел сосед, и с той же новостью. Взрослые стали обсуждать ситуацию. Я слушал и из разговора понял: страну и народ постигла большая беда... Вернулись домой, а там уже знают об этом известии кое-что от киномеханика...
Вспоминает Михаил Иванович Кутюков
Был связистом отделения связи одной из батарей 509-го зенитного артполка, который в октябре 1940 г. пополнили двадцать 18-летних новобранцев-яраничей. Полк занимал оборону вокруг Львова.
Наступила суббота, 21 июня, — пишет солдат. — Солнце уже клонилось к горизонту, когда по телефону на наш НП поступил приказ: по тревоге отправить на батарею двух свободных от дежурства бойцов. Прошло два часа, возвращаются наши бойцы основательно нагруженными, на всех семерых принесли противогазы, патроны, перевязочные пакеты, сухой паёк на три дня. Рассказывают наперебой: на батарее за боеприпасами поехали, роют ниши под снаряды, все командиры на местах. Тревожно забилось сердце: неужели уже завтра? Сомнения окончательно развеял хозяин хутора, по соседству с которым на пригорке расположился наш НП. Он спешно запряг в арбу двух быков, собрал кое-какое имущество и вместе с семьёй двинулся в путь. На прощание только успел сказать: «Хлопчики, завтра герман на вас нападёт. Туго вам придётся, но русские победят». Старый солдат помнил горечь немецкой оккупации.
С батареи одна за другой поступали команды: «Усилить наблюдение за воздухом, выставить наземные посты, связь держать постоянно!». В 12 ночи я сдал дежурство у телефонного аппарата и тут же в окопе вместе с разведчиками прилёг вздремнуть.
«Вставай!» — сержант Губарев тормошил меня за плечо. Стряхнув остатки сна, огляделся: все бойцы поста наблюдения уже на ногах.
На востоке заалела заря. В этот предрассветный час природа словно замерла в безмолвии, в тишине слышался лишь стрёкот цикад. На чистое небо наплывал красный диск солнца: воскресный день обещал быть знойным. И в этот момент с запада, со стороны границы, мы услышали какой-то гул. Он всё нарастал, и вскоре над горизонтом показались чёрные точки самолётов, быстро приближавшиеся к нам. Девять двухмоторных бомбардировщиков «Хейнкель–111» с чёрными крестами на фюзеляжах шли низко над лощиной, почти на одном уровне с нашим НП. С расстояния ста метров я отчётливо разглядел немецкого пилота, мне даже показалось, что в какой-то миг я поймал его взгляд. Почувствовал свою полную незащищённость перед вооружённым врагом. Рядом в оцепенении стояли мои боевые друзья.
Поборов чувство растерянности, мы поняли, что уже на войне, что надо немедленно действовать. Командир отделения засёк время: ровно 4 часа, дал команду связисту: «Докладывай на батарею: курсом на восток, высота 70 метров, прошла эскадрилья «He–111» с полной бомбовой нагрузкой». Однако сколько связист ни крутил ручку телефонного аппарата, трубка молчала. А вражеские тяжёлые бомбардировщики шли волна за волной. До Киева было всего лишь 525 километров, немногим более часа лёта.
Потеря связи с батареей сводила на нет всю работу нашего НП. И командир отделения принял в этой обстановке единственно верное решение: послать на ремонт линии связиста.
Ждём час, полтора — аппарат молчит. Солнце уже начинает припекать. Замечаем над городом белые облачка разрывов зенитных снарядов — значит, орудия полка бьют по вражеским самолётам. А вот и падающий с трёхкилометровой высоты «хейнкель», за ним — чёрный шлейф дыма.
Наши наблюдения за единоборством зенитчиков с немецкими стервятниками прервали внезапно появившиеся на НП два бойца из взвода управления батареи. Запыхавшись от быстрого бега, они сбивчиво сообщили: комбат приказал немедленно сниматься и всем прибыть на батарею, связиста нашли во ржи убитым штыковым ударом в спину, кабель в двух местах вырезан...
На батарее нас сразу же распределили по огневым расчётам, подносить из укрытий ящики со снарядами. Я попал на орудие сержанта Ивана Мамая, где мой земляк наводчик Костантин Карташёв ловко орудовал поворотными механизмами. Здесь же были однобатарейцы-яраничи Иван Евдокимов, Леонид Васенёв и Вениамин Зубарев. Через каждые пять-десять секунд пушка выстреливала в сторону воздушной армады противника очередной снаряд, потому дворик был усыпан стреляными гильзами. Когда из прорезей дульного тормоза вырывались раскалённые струи порохового дыма, на позиции поднимался песчаный вихрь и песок забивал дыхание, дым застилал глаза. Непрерывный грохот орудий оглушал, морила жажда. Ствол пушки перегревался, на нём воспламенялась краска.
«Сшибли! Горит стервятник!» — возгласы ликования слышались каждый раз, когда с неба валился объятый пламенем вражеский бомбардировщик. Лейтенант Барышполец зорко следил за подходом очередной партии бомбовозов, направлял огонь батареи в самую гущу эскадрилий ...
Воздушные налёты врага прекратились только с закатом солнца. Комбат собрал бойцов. Осунувшиеся, с почерневшими лицами, в запылённых, пропитанных потом гимнастёрках, мы рассматрива ли друг друга так, словно не виделись долгие месяцы. Да, за день мы повзрослели на несколько лет.
... Были на исходе первые сутки войны».
На перроне
Плачет небо, плачут липы,
На людское горе глядя.
Ой, как ранят душу всхлипы!
Ведь солдат жене — не дядя.
Плачут дети, плачут сёстры.
Стонет мать, прощаясь с сыном.
Всех пронзило болью острой,
В каждом сердце радость стынет.
Вдруг команда «По вагонам!»
С плеч упали руки милых.
Жаль, что поезд на разгоне,
Что плывут вагоны мимо.
Леонид Ёлкин
(1941 г., Запорожье)
|